350

VII

Однако что же такое бог? Нам известно, что первобытный че­ловек верит в существование многочисленных духов. Но далеко не всякий дух есть бог. Очень долго верили — а многие верят и поныне — в существование дьявола. Однако дьявол не бог. В чем же заключаются отличительные признаки этого послед­него понятия?

По определению Пейна, бог есть «благорасположенный» (к че­ловеку. — Г. П.) дух, который воплощается в известном мате­риальном предмете, обыкновенно служащем ему изображением (идолом. — Г. П.), и которому люди приносят в жертву пищу, питье и т. д. в надежде получить от него за это помощь в своих житейских делах *.

Это определение должно быть признано правильным в приме­нении к очень длинному культурному периоду. Но оно не сов­сем правильно в применении к первым шагам человечества на пути культурного развития.

Пока человек представляет себе своего бога в виде зверя, он считает его воплощенным не в каком-нибудь неоду­шевленном предмете, а именно в данной животной породе. Животные, служащие тотемами, должны быть признаны самыми первыми богами, каким только поклонялось человечество.

Кроме того, данное Пейном определение предполагает такую степень индивидуализации богов, которая достигается опять-таки далеко не сразу. В эпоху тотемизма богом служит не ин­дивидуум и не более или менее многочисленная группа инди­видуумов, а целый животный вид или целая животная разно­видность: медведь, черепаха, волк, крокодил, сова, орел, рак, скорпион и т. д. Человеческая личность еще совсем не выделяется из кровного союза, и сообразно этому еще совсем не начинается процесс индивидуализации богов. В этот первый период мы встре­чаемся с тем замечательным явлением, что бог — точнее: бо­жественный клан — не заботится о человеческой нравствен­ности, как это делает, например, бог христианский, еврейский,

* Цит. у Эндрью Лэнга, The Making of Religion, London 1900, p. 161 [Создание религии,  Лондон 1900, стр. 161.]

351

магометанский и т. п. Первобытный божественный клан нака­зывает людей только за их грехи по отношению к нему самому. Мы знаем, что если туземец о-ва Самоа съест свой тотем-чере­паху, то он наказывается за это болезнью и смертью. Но и тут первоначально наказанию подвергается не отдельное лицо, а весь его кровный союз: кровная месть есть основное правило первобытной Фемиды. Замечу, между прочим, что именно по­этому первобытный человек отнюдь не может быть склонен к тому, что мы теперь называем свободой вероисповедания: бог карает его за грехи его сородичей — иногда, как это делал Иегова, до четвертого колена, — поэтому самое простое благо­разумие требует от него, чтобы он внимательно следил за тем, как ведут себя эти последние но отношению к богу. Бытие опре­деляет собою сознание.

На почве такой психологии вырастают, например, следующие факты.

Спенсер и Джилен сообщают, что некоторые туземцы цен­тральной Австралии воспитывают своих детей, как сказали бы мы теперь, «в страхе божьем», т. е. уверяют их, что за известные дурные поступки они будут наказаны некоторыми духами. А когда молодые люди достигают совершеннолетия и становятся полноправными членами племени, тогда они узнают от стари­ков, которые проделывают над ними известные обряды, сопро­вождающие признание их совершеннолетия, что духов, требую­щих от них известного поведения, вовсе нет, а наказывать их за дурные поступки будет само племя. И совершенно то же самое сообщает У. С. Берклэй о некоторых огнеземельцах. Они уверяют своих детей, что их за шалости накажет дух леса (оче­видно, соответствующий нашему лешему), или дух гор, или дух облаков и т. п. И для того, чтобы окончательно убедить их в существовании этих духовных педагогов, они, так сказать, наряжаются духами, обвешивая себя ветками, вымазываясь белой краской, — словом, придавая себе страшный для ребенка вид. Но когда дети (т. е., собственно, мальчики) достигают че­тырнадцатилетнего возраста и признаются совершеннолетними, то старики, преподав им целый кодекс нравственности, при­знаются, что роль страшных духов-педагогов играли их же со­племенники, а для большей убедительности они сообщают им, как совершается процесс переодевания в таких духов. Будучи посвящены в эту важную тайну, они обязываются свято хранить ее от детей и женщин. Тому, кто нарушит эту тайну, грозит смертная казнь *.

* J. G. Frazer, The Beginnings of Religion and Totemism among the Australian Aborigines («The Fortnightly Review», July 1903 [Дж. Фрэзер, Зачатки религии и тотемизма у австралийских туземцев («Двухнедельное обозрение», июль 1905], стр. 166—167).

352

Австралийцы и огнеземельцы принадлежат к числу самых низших между известными теперь дикими племенами. Они отнюдь не сомневаются в существовании духов, но они думают, что только ребенок может верить, будто духи интересуются человеческой нравственностью. На этой стадии общественного развития нравственность существует независимо от анимисти­ческих представлений. Впоследствии она крепко срастается с ними. Мы скоро увидим, какими общественными причинами вызывается это интересное психологическое явление. Теперь же мы должны остановиться на некоторых интересных пере­житках тотемизма.

Несмотря на общераспространенное запрещение убивать жи­вотное, служащее тотемом, существует обычай есть это живот­ное, соблюдая при этом известные религиозные обряды. Это, на первый взгляд, парадоксальное явление объясняется тем, что клан, считавший себя связанным узами тесного родства с данным животным, надеялся и считал нужным закрепить эту связь, торжественно съедая мясо этого животного. Совершенное по такому мотиву убийство священного животного считалось не грехом, а, напротив, делом благочестия. Первобытная ре­лигия, запрещавшая людям убивать своего бога, требовала от лих, однако, чтобы они ели его время от времени. На более вы­соких ступенях религиозного развития этот обычай заменился обычаем приносить богу человеческие жертвы. Так, жители древней Аркадии время от времени приносили Зевесу человече­скую жертву, причем ели мясо принесенного в жертву человека и считали себя тогда превращенными в волков, почему и назы­вали друг друга волками (lykoi), а своего Зевеса — волкообраз­ным (Zeus lykaios) *. Тут ясно, что человеческая жертва заме­нила собою имевшее некогда место периодическое едение мяса волка, служившего тотемом.

Аркадские люди-«волки», торжественно евшие когда-то волчье мясо, стали потом есть мясо человека. Человека этого приносили в жертву Зевесу. Но Зевес представлялся при этом волкообразным (lykaios). Эта его волкообразность показывает, что он занял место старого бога-волка, вырос из волка благо­даря длинному процессу общественного развития. Если чело­век верил в существование кровной связи между ним и живот­ным, то неудивительно, что и бог его, сделавшись человекооб­разным, не утратил еще воспоминания о своих старых родствен­никах — животных. Когда животнообразное (зооморфическое) представление о боге уступает место человекообразному (антро­поморфическому) представлению о нем, тогда животное, бывшее

* S. Reinach, Cultes,   Mythes et réligions, Tome I, Paris 1905, р. 16. [С. Рейнах, Культы, мифы и религии, т. I, Париж 1905, стр. 16.]

353

прежде тотемом, становится так называемым атрибутом. Из­вестно, например, что у древних греков орел был атрибутом Зевеса, сова — атрибутом Минервы, и т. д.