335

О МНИМОМ КРИЗИСЕ МАРКСИЗМА

Гражданки и граждане. Социалисты наших дней обладают исключительным даром время от времени возбуждать чувства радости и надежды у той самой буржуазии, которая считает их обычно — и с достаточным основанием — своими смертельными врагами. Откуда происходит это странное явление? Оно вызывается мнимыми расколами в лагере социалистов. Точно так же лет 7—8 тому назад немецкая буржуазия радовалась по поводу раздоров между так называемыми молодыми ¹ и старыми социал-демократами. Она видела в «молодых» противоядие против «старых» и надеялась, что с помощью божьей и полиции «молодые» нейтрализуют «старых», она легко завладеет полем битвы и заставит замолчать как «старых», так и «молодых».

В настоящее время буржуазия ликует по поводу полемики, возбужденной некоторыми статьями Эдуарда Бернштейна в «N[eue] Z [eit]» ² и Конрада Шмидта в «Vorwärts» ³. Теоретики буржуазии поздравляют этих двух авторов как разумных и мужественных людей, которые поняли ложность социалистической теории и не побоялись ее отвергнуть. Таким образом, профессор Юлиус Вольф, довольно известный социалистоед, старается опровергнуть теорию Карла Маркса в ряде статей, напечатанных в «Zeitschrift für Sozialwissenschaft» * настоящего года под заглавием «Illusionisten und Realisten in der Nationaloekonomie» **, пользуясь доводами, заимствованными у Бернштейна и Конрада Шмидта ⁴. Также и профессор Масарик ⁵ в речи, произнесенной в пражском университете, говорил о кризисе,

*  [«Журнале социальных наук»]

** [«Иллюзионисты и реалисты в политической экономии»]

336                                      

переживаемом марксистской школой, и противопоставил некоторые взгляды Конрада Шмидта на этику тому, что он находит безнравственным в сочинениях Фридриха Энгельса.

Эти господа видят в Бернштейне и К. Шмидте новых союзников и благодарны им за этот неожиданный союз. Это вполне естественно. Но будет ли, может ли быть долговечной радость, доставленная им статьями Бернштейна и К. Шмидта? Я этого не думаю. Наоборот, я полагаю, что она будет так же краткосрочна, как и радость, вызванная распрей «молодых» со «старыми». И подобно тому как эта распря не имела более важных последствий, чем удаление нескольких молодых людей, — недисциплинированных и неспособных к дисциплине, — точно так же и полемика, вызванная статьями Бернштейна и Конрада Шмидта, окончится самое большее окончательным переходом этих двух господ в ряды буржуазной демократии. Это будет потерей для немецкой рабочей партии. Но социалистическая теория останется тем, что она есть, — неприступной крепостью, о которую разбиваются все вражеские силы. Значит, радость теоретиков буржуазии слишком преждевременна.

В самом деле, что говорят Бернштейн и К. Шмидт? Приводят ли они действительно новые доводы против теории Карла Маркса? Это мы сейчас увидим.

Как очень хорошо сказал знаменитый австрийский социалист Виктор Адлер, социализм Маркса является не только экономической теорией, это — мировая теория ¹; движение революционного пролетариата есть только участок революции мысли, которая характеризует наш век. Он имеет свою философию, как и свое понимание истории и свою политическую экономию. Бернштейн и Конрад Шмидт своей так называемой ими критикой нападают на современный социализм в его целом. Мы последуем за ними через всю их аргументацию и, разумеется, начнем с начала, т. е. с философии.

Вы все, без сомнения, знаете, что основатель современного социализма был решительным сторонником материализма. Материализм был основой всего его учения. Бернштейн и Конрад Шмидт оспаривают материализм. Он кажется им ошибочной теорией. В недавней статье, напечатанной в «N[eue] Z[eit]» ², Бернштейн призывает социалистов вернуться «bis zu einem gewissen Grad» * назад к Канту. Впрочем, он думает, что современные социалисты уже оставили чистый или абсолютный (это его выражение) материализм. К сожалению, он не объясняет нам, что такое чистый или абсолютный материализм, но он цитирует слова одного современного материалиста, некоего Штреккера, который, по словам Бернштейна, сказал вполне в духе Канта:

* [до известной степени]

337

Wir glauben an das Atom», что означает «мы только верим в атом» ¹. Отсюда можно предположить, что чистые или абсолютные материалисты говорили об атоме с меньшей осмотрительностью, что они притязали на то, что видели, осязали или обоняли его. Но это предположение лишено всякого основания. Несколько маленьких цитат докажут вам это с очевидностью.

Материалисты XVIII века — «чистые». Возьмем сначала Ламеттри — это заблудшее дитя [enfant perdu] материалистической философии, того, кто своей смелостью пугал даже самых смелых.

«Природа движения, — говорит он («Homme-machine» *), — нам так же неизвестна, как и природа материи».

«Сущность души человека и животных, — говорит он в своем «Traité de l'âme» **, — есть и всегда будет столь же неизвестна, как и сущность материи и тел». И дальше: «Хотя мы не имеем никакого представления о сущности материи, мы не можем отказать в признании тех свойств, которые в ней открывают наши чувства» ².

Таким образом, Ламеттри прямо признает, что сущность материи ему неизвестна, что он знает только некоторые из ее свойств, открываемых чувствами. Это "равносильно тому, что Ламеттри только верит в атом. А между тем он был «чистым», «абсолютным».

Перейдем к другому представителю чистого и абсолютного материализма XVIII века.

«Мы признаем, — говорит Гольбах в «Système de la nature»***, что сущность материи непостижима или, по крайней мере, что мы ее только слабо постигаем, сообразно тому, как она на нас воздействует... мы знаем материю лишь на основании восприятий, ощущений и идей, которые она дает нам; только по ним мы судим о ней, хорошо или плохо, соответственно особенностям устройства наших органов... » и дальше: «Мы совсем не знаем ни сущности, ни истинной природы материи, хотя мы в состоянии определить некоторые ее свойства и качества, сообразно тому, как она на нас влияет» ³.

По-видимому, и это тоже совсем в духе Канта? Только это было написано до появления «Критики чистого разума».

А Гельвеций, которого также часто признавали самым абсолютным представителем материализма XVIII века?

О, этот очень осмотрителен! В своей книге «De 1'Esprit»**** он говорит по поводу споров об отношении души к телу, что не

* [«Человек-машина»]

** [«Трактат о душе»]

***  [«Системе природы»]

**** [«Об уме»]

338

нужно злоупотреблять словами, что нужно извлекать все возможное из наблюдения, что нужно «идти только с ним, останавливаться в тот момент, когда оно нас оставляет, и иметь смелость не знать того, что знать еще невозможно».

Я прибавлю, что для Гельвеция то, что в философии называют реальностью чувственного мира, было только вероятностью.

Рядом со всем этим фраза Штреккера «мы верим в атом», цитируемая Бернштейном как знак больших перемен, произошедших в материалистической теории за последнее время, производит совсем комическое впечатление. Бернштейн видит в этой фразе признание, недавно вырванное у материализма под влиянием философии Канта. Он думает, что чистые или абсолютные материалисты не говорили и даже не подозревали ничего подобного. Вы видите, что это совершенно неверно. И когда Бернштейн говорит нам: вернемся «bis zu einem gewissen Grad» назад к Канту, мы ему отвечаем: товарищ Бернштейн, вернитесь bis zu einem gewissen Grad назад в вашу учебную комнату, изучите теорию, которую вы хотите критиковать, а потом мы поговорим.

Но вы, быть может, спросите меня, что такое материализм XVIII века? Что такое материализм Карла Маркса?

Враги материализма ответят вам за меня.

Пойдите в женевскую публичную библиотеку, возьмите 28-й том «Biographie universelle ancienne et moderne» * и найдите там статью «Ламеттри». Автор этой статьи говорит, что Ламеттри в числе других книг написал «L'homme-machine» — гнусное произведение, где пагубная материалистическая теория изложена без всякой осторожности. Что это за пагубная теория? Слушайте хорошенько.

«Заметив, что во время его болезни ослабление духовных способностей последовало за ослаблением его органов, он вывел из этого заключение, что мысль была только продуктом организации, и у него хватило дерзости обнародовать свои догадки по этому поводу».

Итак, мысль — только продукт организации. Это и есть истинный смысл теории Ламеттри и других материалистов. Это может показаться дерзким, но ложно ли это?

Послушаем одного из замечательнейших и известнейших представителей современной биологии, профессора Гексли.

«В наши дни все те, кто знаком с вопросом и кому известны факты, разумеется, не могут сомневаться в том, что основы психологии заключаются в физиологии нервной системы. То, что называют деятельностью духа, есть совокупность функций мозга, и материалы знания являются продуктами мозговой деятельно-

* [«Всемирной древней и современной биографии»]

339

сти. Кабанис употребил, быть может, неудачную и ошибочную фразу, сказав, что мозг выделяет мысль, подобно тому как печень выделяет желчь; но не гораздо ли больше соответствует фактам основное положение, заключенное в этой формуле, чем общераспространенное представление, которое рассматривает дух как некое метафизическое целое, находящееся, правда, в голове, но настолько же независимое от мозга, как телеграфный чиновник независим от употребляемого им аппарата» ¹.

Ламеттри происходит от Декарта. Не от его метафизики, которая была вполне идеалистической, но от его физиологии. И вот что говорит тот же самый Гексли о физиологии Декарта:

«Физиология Декарта, подобно современной физиологии, дух которой она предвосхищает, ведет прямым путем к материализму постольку, поскольку правильно применять это наименование к теории, которая учит, что мы не можем знать мыслящей субстанции вне субстанции, обладающей протяжением, и что мысль является, в том же смысле, как и движение, функцией материи» («Les sciences naturelles et l’éducation», Paris 1891, article sur le «Discours de la méthode», de Descartes, p. 25—26) *.

Это верно, гражданки и граждане, материализм в том виде, как он был разработан в восемнадцатом столетии и как он был принят основателями научного социализма, является теорией, которая учит нас, что «мы не можем знать мыслящей субстанции вне субстанции, обладающей протяжением, и что мысль является, в том же смысле, как и движение, функцией материи». Но это есть отрицание философского дуализма, и это возвращает нас прямиком к старику Спинозе с его единой субстанцией, для которой протяжение и мысль являются только атрибутами. И действительно, современный материализм представляет собой только более или менее осознавший себя спинозизм.

Я говорю более или менее осознавший себя потому, что были материалисты, очень мало сознававшие свое родство со Спинозой. Таков был Ламеттри. Но во времена Ламеттри были и материалисты, которые очень хорошо знали, что они происходят от Спинозы. Таким был Дидро. Вот что он говорит в маленькой статье «Spinosisme» **, напечатанной в 15-м томе Большой энциклопедии ².

В XIII теореме второй части «Этики» Спиноза говорит: «Оmnia individua quamvis gradibus diversis animata sunt» ***. Это то, что говорил Дидро.

*      [«Естественные науки   и   воспитание», Париж   1891, статья о «Рассуждении о методе» Декарта, стр. 25—26.]

** [«Спинозизм»]

***  [«Все индивидуумы в различной степени одушевлены».]

340       

Фейербах («Spiritualismus und Materialismus» *) и Энгельс были также спинозистами.

Но какая разница между таким образом истолкованным материализмом и кантианством? Разница огромная. Она вся в том, что касается непознаваемого.

По Канту, вещи в себе не таковы, какими мы их воспринимаем, и их взаимоотношения в действительности тоже не таковы, какими они нам представляются; если мы отвлечемся от субъективной организации наших чувств, все свойства, все соотношения предметов в пространстве и времени и сами пространство и время исчезают, потому что все это существует только как феномен, т. е. только в нас. Природа вещей, рассматриваемая в них самих и независимо от этой нашей собственной способности восприятия, нам совершенно неизвестна. Относительно этих вещей мы знаем только то, каким образом мы их воспринимаем: следовательно, вещи принадлежат к области непознаваемого. В этом материалисты далеко не согласны с Кантом.

По Канту, мы знаем о вещах только тот способ, каким мы их воспринимаем. Но если наше восприятие вещей совершается, то это потому, — все по Канту, — что вещи действуют на нас. Феномены являются продуктами воздействия на нас вещей в себе, нуменов. Но воздействовать — значит уже находиться в отношениях. Кто говорит, что предметы (или вещи) в себе воздействуют на нас, говорит, что он знает некоторые из отношений этих предметов, если не между собой, то, по крайней мере, между ними, с одной стороны, и нами — с другой. Но если мы знаем отношения, существующие между нами и вещами в себе, мы знаем также, — при посредстве нашей способности восприятия, — отношения, существующие между самими предметами. Это не есть непосредственное знание, но это знание, и раз мы им обладаем, мы не имеем больше права говорить о невозможности знать вещи в себе.

Знать — это предвидеть. Раз мы можем предвидеть явление (феномен), мы предвидим действие на нас некоторых вещей в себе. И вся наша промышленность, вся наша практическая жизнь основана на подобном предвидении.

Следовательно, положение Канта не может быть поддержано. Все, что в нем есть верного, уже было высказано французскими материалистами до Канта: сущность материи для нас непонятна [incomprehensible], мы постигаем ее только сообразно ее воздействию на нас.

Это то, что сказал Энгельс в своей книге "Ludwig Feuerbach»**, и это то, чего Бернштейн и Конрад Шмидт не поняли ¹.

*  [«Спиритуализм и материализм»]

**  [«Людвиг Фейербах»]

341

Это различие между материализмом и кантианством покажется вам, быть может, незначительным. Между тем оно очень важно не только с теоретической точки зрения, но также — и, быть может, особенно — с точки зрения практической.

«Непознаваемое» Канта оставляет широко открытую дверь мистицизму. В моей немецкой книге «Beiträge zur Geschichte des Materialismus» * я показал, что это «непознаваемое» не что иное, как бог, схоластический бог ¹. Наоборот, материя, постигаемая нами сообразно ее воздействию на нас, совершенно исключает всякое теологическое толкование. Это — революционное понятие, и оно именно потому не нравится буржуазии, которая предпочитает, и весьма предпочитает, агностицизм Канта и наших современных кантианцев.

Когда Бернштейн зовет нас вернуться к Канту и когда он критикует современный материализм словами: «Wir glauben [an das Atom]», он этим доказывает только свое собственное невежество. Следовательно, с философской точки зрения этот мнимый кризис не опасен.

Перейдем к материалистическому пониманию  истории.

Что такое это понимание?

Это «понимание» часто бывало очень плохо понято и, если это возможно, еще хуже истолковано. Ложно истолкованное, оно представляется гнусной клеветой на человеческий род; но где та теория, которая, будучи плохо понята и плохо истолкована, не покажется гнусной и нелепой? В действительности, материалистическое понимание истории — это единственная теория, которая дает нам возможность понять человеческую историю как закономерный процесс. Другими словами — это единственное научное объяснение истории.

Чтобы дать вам точное представление о марксистском понимании истории, я спрошу сначала: что такое идеалистическое понимание? Я процитирую вам прежде всего французского автора XVIII века, теперь совершенно забытого, но написавшего любопытную книгу. Этот автор — Селье дю Файель [Cellier du Fayelle], эта книга озаглавлена: «Origine commune de la littérature et de la legislation chez tous les peuples» (Paris 1786) **.

Селье говорит: «Подобно тому как литература является выражением мысли литератора, так и закон есть выражение мысли законодателя, понимая это слово в самом широком его значении. Следовательно, существует один общий источник и для литературы и для законодательства... и этот источник есть
мысль, имеющая свое основание в природе человека, которую

*  [«Очерки по истории материализма»]

** [«Общее   происхождение   литературы и законодательства у всех народов» (Париж 1786). ]

342

нужно изучать прежде всего, если хотят действовать методически и подвигаться с известной уверенностью к поставленной цели» (стр. 7).

Вот понимание истории, которое является вполне идеалистическим: человеческая мысль есть источник права, т. е. всякой социальной и политической организации. Развитие этой организации определяется законами человеческой мысли, которые в свою очередь коренятся в природе человека.

Это идеалистическое толкование истории свойственно, за малыми исключениями, всем философам 18-го века, даже материалистам.

Слабая сторона, настоящая ахиллесова пята этого понимания истории легко может быть обнаружена. Я сделаю это в немногих словах.

Если бы спросить у писателя восемнадцатого века, вроде Селье, как образуются идеи человека, он ответил бы: они являются продуктом окружающей социальной среды. Но что такое окружающая социальная среда? Это совокупность тех самых социальных отношений, которые, по утверждению того же самого Селье дю Файеля, имеют источником человеческую мысль.

Перед нами, следовательно, следующая  антиномия:

1)   Социальная среда есть продукт мысли.

2)     Мысль есть продукт социальной среды.

Пока нам не удастся выйти из этого противоречия, мы ничего не поймем ни в истории идей, ни в истории социальных форм.

Если вы возьмете, например, эволюцию литературной критики в девятнадцатом веке, вы увидите, что она была и частью остается до сих пор бессильной разрешить эту антиномию. Так, Сент-Бэв полагает, что каждая социальная революция сопровождается литературной революцией. Но откуда происходят социальные революции? Они причиняются развитием человеческой мысли; но так как в цивилизованных обществах эволюция мысли находит свое выражение в эволюции литературы, мы наталкиваемся на ту же самую антиномию: развитие литературы обусловливается социальным развитием, а социальное развитие обусловливается развитием литературы. Философия искусства Ипполита Тэна страдает тем же основным недостатком.

Мы сейчас увидим, каким образом понимание истории Маркса успешно разрешает эту антиномию.

Материалистическое понимание истории Маркса является прямой противоположностью понимания 18-го века.

Сравнивая своп метод с гегелевским, Маркс говорит в предисловии ко второму немецкому изданию «Капитала»:

«Для Гегеля движение мысли, которую он олицетворяет под именем Идеи, есть первичная творящая сила действительности

343

представляющей только феноменальную форму Идеи. Для меня, наоборот, движение мысли есть только отражение действительного движения, перенесенного в человеческий мозг и претворенного им» ¹.

Это — материалистическое понимание истории человеческой мысли. Энгельс выразил ту же мысль более популярно, сказав, что не сознание определяет бытие, а бытие определяет сознание.

Но спросят, может быть, откуда же берется образ жизни, если он не определяется образом мысли?

Образ жизни общественного человека определяется его средствами существования, которые в свою очередь зависят от состояния производительных сил, находящихся в распоряжении общественного человека, т. е. общества.

Производительные силы, которыми располагает племя дикарей, определяют образ жизни этого племени; производительные силы, которыми располагали европейцы средних веков, определяли структуру феодального общества; производительные силы нашего времени определяют структуру современного общества, общества капиталистического, общества буржуазного.

Все вы знаете, без сомнения, что виды оружия определяют построение армии, планы кампаний, походов, расположения частей, боевые приказы и т. д. и т. д. Это то, что создает глубокое различие между военной системой древних и военной системой наших дней. Точно так же состояние производительных сил, средства и способы производства определяют отношения производителей между собой, т. е. и всю социальную структуру. Но, раз дана социальная структура, легко понять, каким образом она определяет состояние нравов и понятий людей.

Возьмем пример, чтобы лучше понять это.

Реакционеры часто обвиняли французских философов XVIII века, энциклопедистов, в том, что их пропаганда подготовила великую французскую революцию. Несомненно, эта пропаганда была условием sine qua поп * революции. Но можно спросить: почему же эта пропаганда начинается только с восемнадцатого столетия? Почему не велась она во времена Людовика XIV? Где нужно искать ответа? В общих ли свойствах человеческой природы? Нет, эти свойства были те же в эпоху Боссюэ, как и во времена Вольтера. Но если французы времен Боссюэ имели не те идеи, как французы времен Вольтера, так это потому, что социальная структура Франции изменилась. А в чем была причина этой перемены? В экономическом развитии Франции.

* [непременным]

344

Возьму другой пример, и на этот раз я его заимствую из истории искусства Франции.

Потрудитесь посмотреть на эти две гравюры, сделанные по Бушэ, и эти две фотографии с двух знаменитых картин Луи Давида. Они представляют две совершенно различные ступени в истории французской живописи ¹. Заметьте отличительные черты в живописи Бушэ, сравните их с отличительными чертами живописи Давида и скажите мне — возможно ли объяснить разницу, существующую между этими двумя живописцами, общими свойствами человеческой природы? Я, со своей стороны, совсем не вижу этой возможности. Не понимаю я также, как эти свойства человеческой природы могли бы мне объяснить переход от живописи Бушэ к живописи Давида. И, наконец, я не понимаю, в силу каких свойств человеческой природы переход от живописи Франсуа Бушэ к живописи Луи Давида должен был совершиться именно в конце восемнадцатого столетия? Человеческая природа ничего не объясняет. Обратимся к материалистическому пониманию истории.

Еще раз — но психология, а политическая экономия должна нам объяснить эволюцию социальных форм и человеческой мысли: не сознание определяет бытие, а бытие определяет сознание.

Это понимание истории, так часто подвергавшееся нападкам буржуазных теоретиков, подверглось также нападкам Конрада Шмидта и, судя по всему, подвергнется и нападкам Бернштейна в ряде статей, которые он теперь печатает в "N[eue] Z[eit]»².

Впрочем, эти господа не нападают на него открыто. Наоборот, они называют себя его приверженцами; они только истолковывают его таким образом, что выходит, будто мы вместе с ними отступаем от материалистического понимания и возвращаемся к идеализму, пли, вернее, к эклектизму.

Именно таким образом Конрад Шмидт в немецком журнале «Der sozialistische Akademiker» * сказал, что экономика общества есть только проявление (эманация) человеческой природы и что человеческая природа — это высшее синтетическое единство (höhere zusammenfassende Einheit), это основа, на которую опирается действие всех факторов исторического развития. Только, прибавляет он, это высшее единство обнаруживается всегда в различных формах. Чтобы понять ложность этого взгляда, достаточно спросить себя, каковы те силы, благодаря которым природа человека переходит от одних форм к другим. Каковы те силы, благодаря которым природа американского янки так глубоко отлична от природы краснокожего? Эти силы, каковы бы они ни были, лежат, очевидно, не в природе человека.

*  [«Социалистический академик»]

345

Следовательно, природа человека не является тем высшим синтетическим единством, о котором нам говорит Конрад Шмидт.

Экономическая структура общества янки глубоко отлична от экономической организации краснокожих. Сказать, что эта организация есть эманация человеческой природы, — значит ничего решительно не сказать, потому что вопрос, требующий ответа, именно в этом: почему одна эманация человеческой природы так глубоко отличается от другой. При ближайшем рассмотрении глубокомысленное замечание К. Шмидта сводится к тому, что не было бы истории, если бы человеческий род не существовал. Это то, что называют истиной Ла Полиса ¹.

Таким образом, критика Конрада Шмидта далеко не опасна для материалистического понимания истории или, вернее, она может быть опасна только в случае, если принять К. Шмидта за марксиста.

Сделаем заключение. И с этой стороны кризис марксистской школы изжить не очень трудно. В нашем ближайшем собрании мы увидим, есть ли что-нибудь серьезное в возражениях, сделанных Бернштейном и К. Шмидтом против экономических взглядов Карла Маркса.

 

Источник: Плеханов Г.В. Избранные философские произведения в 5-ти тт. Т. 2. М., 1956.